Занимательный вопрос — является ли коллективное бессознательное чем-то стихийным, вроде ветра, грозы или землетрясения? Или оно наделено субъектностью и разумом? А может быть подобные мерки здесь вообще неприменимы?
Коллективное бессознательное постулировано Юнгом, но искать у него ответ на этот вопрос бесполезно. Он вообще крайне аккуратно выражается по поводу сущностного наполнения коллективного бессознательного. Основатель школы аналитической психологии говорит, что коллективное бессознательное является вместилищем архетипов, которые представляются чем-то, вроде поведенческих шаблонов. Но подход учёного к этому вопросу оставляет широкое поле для толкования — то ли он говорит о биологически (генетически) наследуемом каждым человеком наборе этих шаблонов, то ли о некоей субстанции, которая существует независимо от каждой конкретной личности.
Лично мне кажется, что Юнг всю жизнь колебался, как Эйнштейн, который, изумившись результату своих уравнений, описывающих стационарную Вселенную, внёс в них дополнительные параметры, чтобы привести уравнения в соответствие со своими представлениями о Вселенной. Юнг был настроен мистически, о чём говорит множество фактов из его жизни. Апогеем этой стороны Юнга стали «Семь наставлений мёртвым», которые каждым, кто их читал, воспринимаются как религиозный текст.
И будучи настроенным столь мистически, он, наверное, боялся собственной предвзятости по этому вопросу, потому никогда не высказывался о сути постулированного им явления достаточно ясно.
Как объект исследования, коллективное бессознательное неудобно тем, что его невозможно изучать непосредственно. Юнг изучал его посредством мифологии и сновидений своих пациентов. А других инструментов, у науки, пожалуй, и нет.
Коллективное бессознательное в этом не уникально. Скажем, столь же неудобной для исследования является… человеческая душа, что бы в это понятие не вкладывалось — будь то нуминозная составляющая человеческой личности или совокупность её иррациональных проявлений — начиная с эмоций, заканчивая алогичными действиями, как например, противоречащее биологическим инстинктам самопожертвование.
И вот это неудобство ставит в двусмысленное положение каждого, кто пытается сделать душу объектом изучения: психологию даже не все учёные считают наукой, естественники часто относятся к ней с откровенным пренебрежением. И даже вполне научные исследования, вроде изучения мозга в полном соответствии с понятийной матрицей «научной методологии», немедленно попадают под огонь, как только приводят к каким-то шокирующим научное сообщество выводам. Академическая и сверхзаслуженная семья Бехтеревых хорошо иллюстрирует это отношение: стоило Наталье Бехтеревой начать говорить неудобные для естественников вещи, которые она, между прочим, обосновывала вполне научными исследованиями, как часть «научного сообщества» её немедленно объявило чуть не сумасшедшей тёткой, выжившей на старости лет из ума.
С изучением подобных феноменов, как ни странно, отлично справляется… искусство. В частности, литература. Тут невольно подумаешь — а не в этом ли и есть задача искусства? То есть, возможно, предназначение искусства вовсе не в том, чтобы нести эстетическое удовлетворение, а в том, чтобы расшифровывать лакуны, не занятые наукой с её консерватизмом и излишней зацикленности на эксперименте?
Взяв для примера романы Достоевского, можно прийти именно к этому выводу. Испытывает ли читатель эстетическое удовлетворение от прочтения «Преступления и наказания», «Братьев Карамазовых» или «Бесов»? Именно эстетическое едва ли — сомнительное удовольствие рассматривать ту грязь, которую писатель тщательно и последовательно извлекает на свет Божий.
А вот удовлетворение вообще — обязательно. Невозможно не восхищаться, наблюдая, как мастерски орудует скальпелем этот препаратор человеческих душ. Никто не сравнится с Достоевским в искусстве разбирать душу на фрагменты и показывать каждый из них под микроскопом.
Кроме того, что писатель, художник, музыкант не зажаты рамками «методологии науки» (которая, кстати, сама по себе, только своим существованием, влияет на итоги любого эксперимента, но об этом как-нибудь потом), они остаются ещё и неуязвимыми для критики со стороны учёных. Ведь биолог, который начнёт с позиций исследований Мечникова или Вернадского критиковать написанное Толстым или Драйзером, сам будет выглядеть как шут гороховый.
Значит, целью искусства не является преклонение перед красотой. Искусство — это другая сторона науки, это возможность исследовать то, что науке непокорно, области, где бессильны формулы и уравнения, где не помогают логика и рационализм. Музыка, живопись, литература несут информацию о тех сторонах бытия, которые отвечают на вопросы вне компетенции науки. И если произведения соответствуют этому предназначению, они становятся классикой. А всё легковесное, всё исключительно эстетское превращается в прах, в памяти человечества не задерживается. Композиторы, писатели, музыканты, художники, освещающие области, неподвластные науке, дающие ответы на волнующие вопросы, являются в своей области подлинными исследователями. И их деятельность, хотя и не даёт, на первый взгляд, ощутимых материальных результатов, не менее важны для выживания человечества, так как — убери искусство — и с чем мы останемся?
Именно у людей искусства следует искать ответ на вопрос, вынесенный о сущности коллективного бессознательного. «По плодам их узнаете их…». Оно, искусство, именно для того и существует — для исследования Тёмных вод.
Обсудить прочитанное, задать вопросы и узнать о творческих планах можно в группе автора в Telegram