Не раз доводилось слышать, что литература — это о людях, о их эмоциях, переживаниях, взаимоотношениях. Несколько лет назад я и сам так думал, но с тех пор моё понимание сущности литературы сильно изменилось, в том числе, и потому, что я сам стал автором, сам пытался осмыслить, о чём пишу.
Давайте возьмём Жюля Верна, Дюма, Купера, Конана Дойла, Майна Рида… Ильфа и Петрова, Эдгара По, Зощенко, наконец. Салтыков-Щедрин, Джером К. Джером, Катаев. Где там люди? Люди там скрыты за сюжетными перипетиями и идеями. Их часто за тем лесом идей и сюжетных поворотов и не видно.
Я уж молчу про Чейза, Чандлера, Агату Кристи, Сименона, Шекли, Брэдбери, Хайнлайна, Стругацких, Вайнеров и прочих авторов беллетристики. В абсолютном большинстве произведений люди обозначены штрихами, выглядят блёкло и плоско. И я сейчас не о «крутом боевике», не о космической фантастике. Я о вполне добротных авторах, перечисленных в предыдущем абзаце.
Люди — это у Чехова, у Тургенева, у Достоевского. У Диккенса, у Драйзера, у Хемингуэя.
Так что, остальное — не литература, что ли? Да с чего бы? У Булгакова — что в «Мастере и Маргарите», что в «Собачьем сердце», которыми все восхищаются, нет ни одного живого персонажа — всё сплошь карикатуры. «Мастер и Маргарита» населён не людьми, а какими-то покемонами. И что — это не литература? Литература, конечно.
Я только вскользь упомяну здесь произведения, которыми полным-полна мировая литература — книги о животных, где люди — фон, а иногда и вовсе отсутствуют.
Выходит, что литература — это совсем не обязательно о людях. Тогда о чём же? Можно ли выделить что-то объединяющее? Да, можно.
Это то, что известно с зари человечества — познание Добра и Зла. Даже когда автор не осознаёт, он всё равно копается в этих вопросах — на примитивном ли детском уровне «Звёздных войн» или на глубочайшем православно-философском «Братьев Карамазовых» — предмет рассмотрения один и тот же: Добро и Зло, их взаимоотношения, борьба и единство.
Можно выделить несколько совершенно феноменальных в этом смысле книг, где авторы проводят настоящее исследование истоков Добра и Зла в человеческой душе. Я думаю, что это как раз те случаи, когда авторы не создают сюжеты, а осознанно изучают основополагающий для человечества вопрос.
Разумеется, это мой личный, субъективный выбор. У других наверняка этот выбор с моим не совпадёт.
Достоевский скрупулёзно препарирует отношения между добром и злом в романе «Братья Карамазовы». Самое глубокое разочарование для того, кто прочитал этот роман, состоит в том, что писатель недовысказался, недоговорил. «Братья Карамазовы» — только начало большой эпопеи, которая должна была подвести итог жизни Достоевского как мыслителя, рассматривающего вечный вопрос познания с позиций православного мистицизма. К сожалению, этот итог был подведён только частично.
Владимир Дудинцев написал всего два романа, но в «Белых одеждах» высказался настолько исчерпывающе, что книгу впору включать в курс «Этики». Его понимание, да и подход в целом, почти противоположны Достоевскому — он рассматривает проблему почти буквально, его герой Дёжкин даже формулирует ключ к познанию Добра и Зла — формулирует буквально, буквальнее, чем в Библии. Автору помогает некоторое упрощение — он намеренно сужает вопрос, сводя его к взаимоотношениям в рамках исполнения общественного долга.
Тут ещё вот о чём хочу сказать: у нас принято вникать, кривиться — ах, картонные персонажи… или наоборот — ах, какие проработанные характеры. Говорить, что это неважно, не стану. Конечно, важно. Но давайте сравним чёрно-белых Дёжкина и Рядно с четырьмя братьями Карамазовыми, которые, кажется, очерчены до волоска бровей. И что — сильно теряет от этого идейное наполнение в «Белых одеждах»? У автора другие акценты, и роман у него цельный, необычайно сильный.
Теодор Драйзер в «Американской трагедии» берёт более широкий аспект, но всё же исследует производное от сакрального — общественную мораль. И делает это настолько убедительно, что местами своей эмоциональной мощью перекрывает глубину Достоевского.
Булгаков почти в каждом произведении поднимал вопросы сакральные, из чего видно, что они его волновали. Но, не будучи мыслителем, подобным Достоевскому, он высказывался на такие темы очень несмело, словно понимая, что сказать-то ему особенно нечего. Отсюда весьма неубедительная линия Иешуа в «Мастере и Маргарите», которая вступает в контраст с яркими сюжетными перипетиями хорошо знакомой автору Москвы тридцатых годов. Михаил Афанасьевич выбирает своим орудием сатиру и рассматривает вопросы Добра и Зла в контексте межличностной суеты, которой наполнен мир. Он выстраивает друг за дружкой мелкие эпизоды таким образом, что многие из них оказываются даже не вплетены в общую ткань, оставаясь изолированными. Однако цельным полотном Булгаков — как и Достоевский, и Дудинцев — формулирует свой вывод: с него и начинается роман, вывод Булгакова — в эпиграфе. Можно даже сказать, что он не то что формулирует, а скорее иллюстрирует тезис, заявленный в начале.
Далее можно продолжать перечислять множество произведений мировой литературы, но я остановлюсь. Какое произведение ни возьми — от могучей классики до примитивной космической оперы — повсюду мы увидим одно и то же: попытки автора разгадать суть Добра и Зла. Инструментарий, который он при этом использует, может быть разным — могут быть люди, могут быть идеи, может быть яркий, острый сюжет, а может быть некое сочетание — и всё это работает на одну цель.
Ещё со времён первых патриархов человечество бьётся над разгадкой — Адам и Ева вкусили плодов от Дерева познания Добра и Зла, но, кажется, ничего не приобрели, а потеряли всё — благополучие, покой, даже родного сына. С тех пор человечество поколение за поколением делегирует своих мыслителей, чтобы понять — а ради чего пращуры лишили нас бессмертия и радости близости к сакральному?
Ответа нет. И слава Богу: ведь его поиск — именно то, что делает нашу жизнь осмысленной.
Обсудить прочитанное, задать вопросы и узнать о творческих планах можно в группе автора в Telegram